Псы войны - Страница 122

122

К обеду они устроились в гостинице и дожидались на крытой террасе четырех часов, когда контора порта вновь начнет работу после перерыва.

Порт был расположен на берегу глубокого голубого залива, прикрытого со стороны моря длинным, выдающимся в море полуостровом под названием Пелисач, который выходил в сторону моря южнее Плоче и, свернув к северу, тянулся узкой полоской земли вдоль берега. На севере небольшой просвет между оконечностью полуострова и основной полосой берега был почти полностью загорожен скалистым островом Хвар, оставался только узкий проход со стороны моря в лагуну, на берегу которой расположился Плоче. Эта лагуна, длиной в тридцать миль, ограниченная землей на девять десятых своего периметра, была просто раем для купанья, рыбной ловли и парусного спорта.

Когда они подошли к управлению порта, появившийся невесть откуда маленький потрепанный «фольксваген» резко затормозил в нескольких ярдах от них и громко загудел. Шеннон замер.

Первое ощущение – беда, то, чего он так опасался все время, какая-нибудь оплошность с бумагами, неожиданное вмешательство властей и неминуемые долгие допросы в местном полицейском участке.

Человек, выбравшийся из маленькой машины, бодро помахал им и улыбнулся. Он, конечно, мог оказаться полицейским, если не учитывать, что в большинстве тоталитарных государств Востока или Запада полицейским запрещено улыбаться по уставу. Шеннон посмотрел на Бейкера и заметил, как тот облегченно опустил плечи.

– Зилиак, – буркнул он, почти не раскрывая рта, и пошел навстречу югославу, огромному и косолапому, словно косматый медведь.

Обеими лапами он приветственно обхватил Бейкера Когда их представили друг другу, оказалось, что его зовут Кемаль, и Шеннон подумал, что в нем должна быть немалая толика турецкой крови. Это вполне устраивало Шеннона. Ему нравились такие люди, обычно хорошие бойцы и товарищи, со здоровым отвращением к бюрократии.

– Мой помощник, – представил Бейкер, и Зилиак начал трясти ему руку, приговаривая что-то, по-видимому на сербскохорватском языке, как предположил Шеннон. Бейкер и Зилиак объяснялись по-немецки. Многие в Югославии говорят на этом языке. Английского он не понимал.

С помощью Зилиака они разыскали начальника таможни и пошли осматривать товар на складе. Таможенник буркнул что-то охраннику, они зашли, и в углу помещения обнаружили свои ящики. Их было тринадцать. В одном, очевидно, были две базуки, в двух других – по миномету, вместе с опорами и прицельным механизмом. В остальных ящиках находились боеприпасы. Четыре коробки с ракетными снарядами для базук, по десять снарядов в каждом, и еще шесть ящиков на триста мин для минометов. Ящики были из свежеструганного дерева, без описания содержимого, снабженные только порядковыми номерами и надписью «Тоскана» на каждом.

Зилиак и шеф таможни лопотали что-то на своем наречии и, к счастью, пользовались одним и тем же диалектом, ибо в Югославии основных языков семь, а диалектов и того больше. Известны случаи, когда это приводило к затруднениям.

Зилиак повернулся к Бейкеру и произнес несколько фраз на своем запинающемся немецком. Бейкер ответил, и Зилиак перевел таможеннику. Тот улыбнулся, они пожали друг другу руки и расстались. Солнечный свет на улице обрушился на голову сокрушительным ударом.

– О чем шла речь? – спросил Шеннон.

– Таможенник спросил у Кемаля, нет ли в этих ящиках для него подарка, – пояснил Бейкер. – Кемаль сказал, что подарок будет, и очень хороший, если бумаги пропустят без волокиты и корабль загрузят вовремя, к завтрашнему утру.

Шеннон уже отдал Бейкеру первую половину из 1000-фунтовой доли Зилиака за помощь, и Бейкер отвел югослава в сторону, чтобы тихонько сунуть деньги. Дружеские объятия веселого югослава стали еще дружелюбнее по отношению к ним обоим, и они отправились в гостиницу отметить встречу «за рюмочкой сливовицы». Это Бейкер сказал «за рюмочкой». Зилиак тоже мог сказать такое, но только в шутку. Югославы на радостях рюмочками сливовицу не пьют. Хлопнув себя по карману с пятью сотнями фунтов, Зилиак заказал бутылку обжигающей сливовой водки и по блюду с миндалем и оливками на закуску. Солнце уже садилось, на улицы опускалась тьма адриатического вечера, а он все продолжал вспоминать военные времена, боевые подвиги в горах Боснии, на севере, в партизанских отрядах Тито.

Бейкеру пришлось туго в роли переводчика, когда словоохотливый Кемаль описывал свои дерзкие набеги на села в Монтенегро за Дубровником, неподалеку от того места, где они находились, операции в Герцеговине и в богатых, заросших густыми лесами районах к северу от Сплина, в Боснии.

Несколько раз он повторял, что в свое время его бы сразу пристрелили, попробуй он только появиться в некоторых городах, а теперь вот разъезжает по ним беспрепятственно, выполняя поручения шурина, работающего в министерстве. Шеннон спросил, раз он был в партизанах, то значит ли это, что он убежденный коммунист? Зилиак выслушал перевод Бейкера, который заменил слово «убежденный» словом «хороший», и начал бить себя мощным кулаком в грудь.

– Guter kommunist! – зарычал он, тыча в себя пальцем.

После этого вдруг испортил произведенное впечатление, лукаво подмигнув и разразившись веселым смехом. Потом откинул голову назад и опрокинул в глотку очередной стакан сливовицы. Левой рукой он весело похлопал себя по набитому карману, и сложенные купюры выразительно зашелестели. Шеннон расхохотался и даже пожалел, что этот гигант не поедет с ними в Зангаро. Он был парнем что надо.

122